Билексемы-существительные
в поэзии М.Ю. Лермонтова
Фото:
(с) Галина Ивановна Шипулина, 2017
кандидат филологических наук, профессор кафедры общего языкознания
Бакинского славянского университета, г. Баку, Азербайджан
Аннотация. В статье описаны билексемы-существительные, дефисное, окказионального характера, сочетание двух существительных, используемое для обозначения единого понятия, имени и пр. И представленное в одном художественном тексте; анализируются разные качества, признаки, обозначаемые однословным приложением в составе билексемы.
Ключевые слова: билексема, билексема-существительное, приложение, дефисное приложение, окказионализмы,
семантика приложения.
В современной художественной и публицистической литературе часто встречаются дефисно оформленные окказионализмы, что не могло не привлечь к ним внимания лингвистов:
«в последние десятилетия дефис активно используется для создания окказиональных номинаций, в которых подчеркивается целостность, нераздельность номинируемой реалии и ее признаков» [5, с. 684]; «регулярное образование и интенсивное употребление дефисных комплексов различной структуры» признается «одним из активных процессов в современной русской письменной речи» [4, с. 467]. В свое время мы отмечали активность дефисной номинации в поэзии С.А. Есенина [10, с. 11–14; с. 91–98].
В связи с работой над «Поэтическим словарем языка М.Ю. Лермонтова» нам показалось интересным описать модель существительных с дефисным приложением в его поэзии [1].
Эта модель совершенно непродуктивна в его поэтическом языке, словник которого состоит из 9502 лексем (132 649 словоупотреблений) [9, с. 717–762], а общее количество билексем — 37 (42 словоупотребления).
Лексическая окказиональность, судя по «Словарю языка Лермонтова»
(всего 4 окказионализма в романе «Герой нашего времени» [11, с. 773–798], нетипична для языка Лермонтова). То же можно сказать об использовании билексем, хотя это одна из очень распространенных моделей в устном народном творчестве (травушка-муравушка, соловей-разбойник, Иван-царевич и сотни других). Установить причину такого явления, возможно, удастся в процессе работы над словарем поэтического языка М.Ю. Лермонтова. Пока же перед нами стоит гораздо более скромная задача: описать структуру 37 окказиональных билексем и установить семантику составляющих их компонентов.
Окказионализмы с дефисным приложением не имеют устоявшегося толкования; в литературе ими называют «речевые новообразования, впервые встреченные в художественном тексте и не отмеченные в словарях национального языка соответствующего периода, когда живет автор, живущие только в тексте и поэтому обладающие признаком новизны, независимо от момента их создания, но могущие перейти в факты языка при определенных условиях»
[3, с. 158].
В качестве рабочего определения билексемы при описании поэтического языка
М.Ю. Лермонтова мы принимаем следующее: билексемы — это дефисное сочетание двух существительных, которое используется для обозначения единого понятия, имени и пр., представлено в одном художественном тексте и отсутствует в других текстах и в словарях неологизмов и новых слов. Одно из существительных в билексеме является приложением — определением, выраженным существительным; одиночные приложения обычно пишутся с определяемым словом через дефис.
Классификация интересующих нас единиц строится на разных принципах, в число которых мы не включаем частеречную принадлежность, поскольку оба компонента представляют собой существительные — собственные или нарицательные.
Не останавливаясь на истории вопроса о наименовании единиц подобного рода, мы принимаем термин «билексема», предложенный Р.И. Хашимовым, понимая под ним «особую номинативную единицу, которая обладает концептуальным содержанием, так как соединение в одну единицу пары слов, сохраняющих / преобразующих свою семантическую структуру, обусловливает синкретическое лексическое значение» [7, с. 45]. И еще: «…билексемы, в отличие от слов, не обладают воспроизводимостью, не существуют в сознании человека и не извлекаются в речи в готовом виде» [6, с. 32]. Здесь, правда, хотелось бы возразить: в конкретных случаях, в одном художественном произведении, билексема может быть воспроизведена. Как отмечает Р.И. Хашимов [8], количество подобных единиц может превышать весь зафиксированный лексикографическими изданиями словарный состав языка. Поэтому в толковых словарях они обычно не фиксируются. Однако обязательной для них, на наш взгляд, является фиксация в словарях языка писателя (к сожалению, ни в Словаре языка Пушкина, ни в частотном словаре языка М.Ю. Лермонтова они не отмечены).
В.В. Краснянский, анализируя билексемы-цветообозначения, также писал, что «в русской речи встречается огромное количество образований, которые возникают как словосложения, но не приобретают традиции в употреблении, не имеют воспроизводимости в речи.
Они практически не исследуются с точки зрения лингвистической и не отражаются в словарях (за исключением писательских словарей). Между тем, нарастание аналитических номинаций в русском языке побуждает лингвистику обратиться к этому малоизвестному массиву лексических соединений, которые и следует выделять как билексемы» [2, с. 79]. Все сказанное относительно билексем-цветообозначений вполне можно отнести и к окказиональным существительным-билексемам, разве только лишний раз подчеркнув необходимость их изучения.
Применительно к поэтическому языку М. Лермонтова термин билексема кажется нам предпочтительнее в связи с тем, что все анализируемые в данном сообщении единицы состоят из двух компонентов-существительных, имеющих целостное значение, и, повторимся, за небольшим исключением, они имеют открытый и окказиональный характер, не воспроизводятся, как обычные лексемы языка, а создаются в каждом отдельном конкретном случае заново.
Все лермонтовские билексемы-существительные представляют свободное агглютинативное сочетание двух лексем; воспринимаются как цельные номинативные единицы благодаря семантической слитности при обозначении различных реалий или явлений действительности, а дефисное написание графически подчеркивает аналитический, агглютинативный характер билексемы и представляемой ею сложной реалии.
Встречаются случаи, когда в билексеме каждое существительное может быть одновременно и определяемым, и приложением (5):
Несется он к Франции милой,
Где славу оставил и трон,
Оставил наследника-сына
И старую гвардию он
(Воздушный корабль, 1840) — приложение наследник — сын, который должен наследовать отцу; приложение сын — ребенок, который является наследником;
Любя других, я лишь страдал
Любовью прежних дней;
Так память, демон-властелин,
Всё будит старину
(К Л., У ног других не забывал, 1831) — приложение демон определяет власть памяти, характеризует ее как злую, непреодолимую силу; приложение властелин — демон как нечто властвующее над памятью, разумом человека;
И в той ладье Вадим стоял
Между изгнанников-друзей,
Подобный призраку морей!
(Последний сын вольности, 1830–1831 — речь идет о Вадиме Храбром, полулегендарном предводители новгородцев, выступившем против варяжского князя Рюрика в 864 г.) — приложение изгнанники обозначает людей, вынужденных покинуть родину; приложение друзья — людей, связанных между собой узами дружбы;
Весна Пришла, но вольность не пришла.
Их заговоры, их слова варяг-властитель презирал
(Последний сын вольности, 1830-1831) — приложение варяг — иностранец, призванный на княжение; властитель — князь, призванный на княжение в Новгород;
Не отверну теперь очей,
Хоть ты б желал, изменник-лях,
Прочесть в них близкой смерти страх
(Боярин Орша, 1835–36) — приложение изменник определяет поляка, изменившего своему повелителю; приложение лях — национальность изменника.
Еще один своеобразный пример равноправных отношений встречаем между компонентами билексемы царевна-красота:
И вот приходит в башню ту,
Где скрыл царевну-красоту
(Боярин Орша, 1835–36).
Семантически эту билексему трудно охарактеризовать: существительное царевна не могло обозначать дочь героя, поскольку тот был боярином, а не царем; красота — отвлеченное понятие, использованное в устаревшем значении красавица; здесь два приложения при отсутствии определяемого слова.
Интересно проанализировать билексемы, в которых приложение не уточняет определяемое существительное, а просто присоединяет другое существительное, которое каким-либо образом связано с первым: это своего рода тавтология, когда оба компонента билексемы обозначают синонимичные или близкие по значению слова, имеющие один денотат и вносящие в его значение некоторые семантические оттенки; выделение определяемого существительного и приложения здесь невозможно:
Сама бледная, простоволосая,
Косы русые расплетенные
Снегом-инеем пересыпаны
(Песня про … купца Калашникова, ≈1837) — снег — атмосферные осадки, выпадающие в виде белых звездообразных кристаллов или хлопьев, представляющих собой скопление таких кристаллов, иней — тонкий слой кристаллов льда, покрывающих поверхность предметов при их резком охлаждении. Здесь компоненты билексемы имеют прямое значение, и оно сохраняется в билексеме в целом; они не являются в русском языке синонимами, поскольку обозначают различные явления (снег – иней), но синкретическое значение «снежно-льдистое» складывается благодаря интегральным семам «род осадков, встречающихся в зимнее время года», входящим в семантическую структуру слов-компонентов.
Приложение в поэзии М. Лермонтова может занимать в билексеме препозитивную и постпозитивную позицию (семантическая характеристика их будет дана позже):
а) препозитивные приложения (12):
Но спят усачи-гренадеры —
В равнине, где Эльба шумит
(Воздушный корабль, 1840);
Уж проходят караваны
Через те скалы,
Где носились лишь туманы,
Да цари-орлы
(Спор, 1841);
Горе тебе, гроза-атаман,
Ты свой произнес приговор
(Атаман, 1831);
Над морем красавица-дева сидит;
И к другу ласкаяся, так говорит
(Баллада, Над морем красавица-дева сидит, 1829);
Ах, вы люди новгородские!
Между вас змея-раздор шипит.
Призовите князя чуждого,
Чтоб владел он краем родины
(Последний сын вольности, 1830-1831);
«Как? ты бледнеешь? слезы? слезы?
Об чем же плакать, ангел мой?» —
И Ангел-дева отвечает:
«Видал ли ты, как отражает
Ручей склонившийся цветок?»
(Ангел смерти, 1831);
Месяц плывет
И тих и спокоен;
А юноша-воин
На битву идет
(пример повторяется дважды — Измаил-Бей, 1832);
У Казбека с Шат-горою
Был великий спор
(Спор, 1841);
Надежда-царь!
Пусти меня
На родину — я день от дня
Все старее
(Боярин Орша, 1835-36);
И на его царевну-дочь
Смотрел лишь день да темна ночь
(Боярин Орша, 1835-36);
Ей было трудно сердцу приказать,
Как баловню-ребенку
(Сашка, ≈1835-1836);
б) постпозитивные приложения (16):
Ночевала тучка золотая
На груди утеса-великана
(Утес, 1841);
Летают сны-мучители
Над грешными людьми,
И ангелы-хранители
Беседуют с детьми
(Свиданье, 1841);
На ветвях зеленых качаются райские птицы;
Поют они песни про славу морской царь-девицы
(Листок, 1841);
Хвала тебе, приют лентяев /…/
Хвала и вам, студенты-братья
(приписывается Лермонтову, 1830; эти стихи, после его исключения из Московского университета, ходили в рукописи и были очень популярны);
Вокруг кого, сей яд сердечный,
Вились сужденья клеветы,
Как вкруг скалы остроконечной
Губитель-пламень, вьешься ты
(Гроза, 1830);
Когда меж храмов с гордой простотой,
Как царь, белеет башня-великан?
(Кто видел Кремль в час утра золотой…, 1831);
И эти ветви над могилой
Певца-страдальца освятит
(Дереву, 1830);
У изголовья совесть-скорпион
От вежд засохших гонит сладкий сон
(Джюлио, 1830);
Так римский говорит поэт-мудрец
(Джюлио, 1830);
Повелитель,
Герой по взорам и речам,
Летел к опасным он врагам,
Летел как ангел-истребитель
(Измаил-Бей, 1832);
Се Маккавей-водопийца кудрявые речи раскинул как сети,
Злой сердцелов! ожидает добычи, рекая в пустыне
(Се Маккавей-водопийца, 1837);
Мирзу не шпорит Разин смелый,
Князь-Нос, сопя, к седлу прилег
Никто рукою онемелой
Его не ловит за курок
(Уланша, 1833-1834);
Вослед игумену-отцу
Монахи сходят по крыльцу
(Боярин Орша, 1835-36);
Взгляни сюда, на эту грудь,
Она не в ранах, как твоя,
Но в ней живет тоска-змея!
(Боярин Орша, 1835-36);
Злого пса-ворчуна зубастого
На железную цепь привязывает
(Песня про … купца Калашникова, ≈1837);
То не был ангел-небожитель,
Ее божественный хранитель
(Демон, 1829-38).
Характерологические билексемы выступают:
а) в сравнении:
Ей было трудно сердцу приказать,
Как баловню-ребенку
(Сашка, ≈1835-1836) — в сравнении сердце сравнивается одновременно с двумя компонентами билексемы: с ребенком, которому обычно многое позволяется, и с балованным ребенком, баловнем, поскольку ему отказать еще сложнее;
Вокруг кого, сей яд сердечный,
Вились сужденья клеветы,
Как вкруг скалы остроконечной
Губитель-пламень, вьешься ты
(Гроза, 1830, ПСС, т. 1) — сравнение, в котором билексема (приложение пламень определяет существительное губитель: огонь, возникший от молнии, может уничтожить все окружающее) сравнивает клеветнические суждения с этим губительным огнем;
б) в метафоре: бóльшую, чем сравнительные конструкции, степень слитности определяемого и определяющего компонентов выражают метафорические приложения, в которых слова конкретно-предметной семантики нередко определяются абстрактными существительными с отвлеченным значением:
Взгляни сюда, на эту грудь,
Она не в ранах, как твоя,
Но в ней живет тоска-змея!
(Боярин Орша, 1835-36) — приложение-метафора змея характеризует тоску как что-то сжимающее, давящее грудь;
У изголовья совесть-скорпион
От вежд засохших гонит сладкий сон
(Джюлио, 1830) — приложение-метафора скорпион характеризует нечистую совесть, жалящую, как скорпион;
Ах, вы люди новгородские!
Между вас змея-раздор шипит.
Призовите князя чуждого,
Чтоб владел он краем родины
(Последний сын вольности, 1830-1831) — приложение змея по звучанию-шипению передает раздор и распри, из-за чего новгородцы вынуждены пригласить на княжение варяга;
Надежда-царь!
Пусти меня
На родину — я день от дня
Все старее (Боярин Орша, 1835-1836) — приложение надежда характеризует царя, который сможет помочь любому, обратившемуся за помощью. Такие сочетания характерны для народно-поэтической речи и, не случайно, они представлены именно в поэмах
М.Ю. Лермонтова, несущих отпечаток этого стиля речи.
Существительные в билексеме могут относиться:
– к одному грамматическому роду:
То не был ангел-небожитель,
Ее божественный хранитель (Демон, 1829-38);
И на его царевну-дочь
Смотрел лишь день да темна ночь (Боярин Орша, 1835-36);
– или к разным родам:
мужской – женский:
На ветвях зеленых качаются райские птицы;
Поют они песни про славу морской царь-девицы (Листок, 1841)
«Об чем же плакать, ангел мой?»
И Ангел-дева отвечает:
«Видал ли ты, как отражает
Ручей склонившийся цветок?» (Ангел смерти, 1831);
женский – мужской:
Горе тебе, гроза-атаман,
Ты свой произнес приговор (Атаман, 1831);
Когда меж храмов с гордой простотой,
Как царь, белеет башня-великан?
(Кто видел Кремль в час утра золотой, 1831);
У изголовья совесть-скорпион
От вежд засохших гонит сладкий сон (Джюлио, 1830);
«Ах, вы люди новгородские!
Между вас змея-раздор шипит.
Призовите князя чуждого,
Чтоб владел он краем родины», —
Так сказал и умер Гостомысл
(Последний сын вольности, 1830-1831);
Надежда-царь!
Пусти меня
На родину — я день от дня
Все старее
(Боярин Орша, 1835-36);
мужской – средний:
А поведай мне, добрый молодец,
Ты какого роду-племени,
Каким именем прозываешься?
(Песня про … купца Калашникова, ≈1837).
Сочетаемость в одной билексеме определяется естественным, а не грамматическим родом первого компонента: здесь согласование доказывает, что приложением является слово царь: На ветвях зеленых качаются райские птицы; Поют они песни про славу морской царь-девицы (Листок, 1841). Во всех остальных примерах сочетаемость никак не зависит от родовой принадлежности существительных.
Обычно компонентами билексемы являются существительные, стоящие в одном и том же числе; в наших примерах в форме множественного числа употребляются существительные только мужского рода:
Но спят усачи-гренадеры —
В равнине, где Эльба шумит
(Воздушный корабль, 1840);
Уж проходят караваны
Через те скалы,
Где носились лишь туманы,
Да цари-орлы
(Спор, 1841);
Летают сны-мучители
Над грешными людьми,
И ангелы-хранители
Беседуют с детьми
(Свиданье, 1841).
Основная часть билексем состоит из двух самостоятельных существительных, сохраняющих параллельное склонение обоих компонентов:
Ночевала тучка золотая
На груди утеса-великана
(Утес, 1841);
Ей было трудно сердцу приказать,
Как баловню-ребенку
(Сашка, ≈1835-36);
Злого пса-ворчуна зубастого
На железную цепь привязывает
(Песня про … купца Калашникова, ≈1837);
Сама бледная, простоволосая,
Косы русые расплетенные
Снегом-инеем пересыпаны
(Песня про … купца Калашникова, ≈1837).
Если первый компонент не склоняется, билексеме свойственна большая цельнооформленность:
На ветвях зеленых качаются райские птицы;
Поют они песни про славу морской царь-девицы
(Листок, 1841).
Сюда же следует отнести окказиональное использование поэтом собственных несклоняемых имен:
И кто бы смел изобразить в словах,
Что дышит жизнью в красках Гвидо-Рени?
(Рениʹ Гвидо — итальянский живописец; Сашка, ≈1835-36);
У Казбека с Шат-горою
Был великий спор
(Спор, 1841).
Использование в билексемах одних и тех же существительных встречается нечасто.
Они могут стоять:
а) в препозиции:
ангел (одно из частотных слов в поэзии М. Лермонтова с частотностью 84 [Частотный словарь, с. 719]):
Повелитель,
Герой по взорам и речам,
Летел к опасным он врагам,
Летел как ангел-истребитель
(Измаил-Бей, 1832);
«Об чем же плакать, ангел мой?» —
И Ангел-дева отвечает:
«Видал ли ты, как отражает
Ручей склонившийся цветок?»
(Ангел смерти, 1831);
То не был ангел-небожитель,
Ее божественный хранитель
(Демон, 1829-38);
царевна:
И на его царевну-дочь
Смотрел лишь день да темна ночь
(Боярин Орша, 1835-36);
И вот приходит в башню ту,
Где скрыл царевну-красоту
(Боярин Орша , 1835-36);
б) в постпозиции:
великан:
Ночевала тучка золотая
На груди утеса-великана
(Утес, 1841);
Когда меж храмов с гордой простотой,
Как царь, белеет башня-великан?
(Кто видел Кремль в час утра золотой…, 1831);
в) в разных билексемах одно существительное может стоять в пре- и постпозиции:
царь:
На ветвях зеленых качаются райские птицы;
Поют они песни про славу морской царь-девицы
(Листок, 1841);
Надежда-царь!
Пусти меня
На родину — я день от дня
Все старее
(Боярин Орша, 1835-1836);
змея:
Ах, вы люди новгородские!
Между вас змея-раздор шипит.
Призовите князя чуждого,
Чтоб владел он краем родины
(Последний сын вольности, 1830-1831);
Взгляни сюда, на эту грудь,
Она не в ранах, как твоя,
Но в ней живет тоска-змея!
(Боярин Орша, 1835-36).
Изменение порядка следования компонентов в поэме «Боярин Орша» отмечено нами в единственном случае, когда перестановка их привела автора к отказу от дефисного сочетания существительных, т.е. билексема представлена в одном предложении:
Вослед игумену-отцу Монахи сходят по крыльцу, а в двух предложениях: Пред ними шел слепой старик, Отец игумен и Отцу игумену шепнул Он что-то скоро (Боярин Орша , 1835-36) — бездефисное приложение.
С семантической точки зрения приложения в дефисных билексемах достаточно разнообразны; они определяют:
а) род выполняемых обязанностей:
Весна Пришла, но вольность не пришла.
Их заговоры, их слова варяг-властитель презирал
(Последний сын вольности, 1830-1831);
Месяц плывет
И тих и спокоен;
А юноша-воин
На битву идет
(два примера — Измаил-Бей, 1832);
Се Маккавей-водопийца кудрявые речи раскинул как сети,
Злой сердцелов! ожидает добычи, рекая в пустыне
(Се Маккавей-водопийца, 1837);
б) возраст:
Ей было трудно сердцу приказать,
Как баловню-ребенку
(Сашка, ≈1835-36);
Над морем красавица-дева сидит;
И к другу ласкаяся, так говорит
(Баллада, Над морем красавица-дева сидит, 1829);
в) родственные отношения (вне контекста):
Вослед игумену-отцу
Монахи сходят по крыльцу
(Боярин Орша, 1835-36);
И на его царевну-дочь
Смотрел лишь день да темна ночь
(Боярин Орша, 1835-36);
Несется он к Франции милой,
Где славу оставил и трон,
Оставил наследника-сына
И старую гвардию он
(Воздушный корабль, 1840);
г) отношения между людьми, связанными общими интересами:
Хвала тебе, приют лентяев /…/
Хвала и вам, студенты-братья
(приписывается Лермонтову, 1830); приложение братья связано с упоминаем студенческого братства как дружной, близкой по духу семьи;
д) выражаемые чувства, душевное состояние:
Мой гений веки пролетит
И эти ветви над могилой
Певца-страдальца освятит
(Дереву, 1830);
Летают сны-мучители
Над грешными людьми,
И ангелы-хранители
Беседуют с детьми (Свиданье, 1841);
е) национальный признак:
Не отверну теперь очей,
Хоть ты б желал, изменник-лях,
Прочесть в них близкой смерти страх
(Боярин Орша, 1835-36);
ё) местонахождение:
То не был ангел-небожитель,
Ее божественный хранитель
(Демон, 1829-38);
ж) характерологический признак:
приложения, выполняя характеризующую функцию, приобретают оценочное значение:
Уж проходят караваны
Через те скалы,
Где носились лишь туманы,
Да цари-орлы
(Спор, 1841);
Горе тебе, гроза-атаман,
Ты свой произнес приговор
(Атаман, 1831);
Не отверну теперь очей,
Хоть ты б желал, изменник-лях,
Прочесть в них близкой смерти страх
(Боярин Орша, 1835-36);
ж1) размер:
Ночевала тучка золотая
На груди утеса-великана
(Утес, 1841);
Когда меж храмов с гордой простотой,
Как царь, белеет башня-великан?
(Кто видел Кремль в час утра золотой…, 1831);
ж2) манера поведения:
Злого пса-ворчуна зубастого
На железную цепь привязывает
(Песня про … купца Калашникова, ≈1837);
ж3) внешний признак:
Но спят усачи-гренадеры —
В равнине, где Эльба шумит
(Воздушный корабль, (1840);
Мирзу не шпорит Разин смелый,
Князь-Нос, сопя, к седлу прилег
Никто рукою онемелой
Его не ловит за курок
(у юнкера князя Шаховского был очень большой нос, который юнкера находили похожим на ружейный курок; Уланша, 1833–1834);
ж4) ситуация, в которой оказывается лицо, обозначаемое определяемым существительным:
И в той ладье Вадим стоял
Между изгнанников-друзей,
Подобный призраку морей!
(Последний сын вольности, 1830-1831);
Не отверну теперь очей,
Хоть ты б желал, изменник-лях,
Прочесть в них близкой смерти страх
(Боярин Орша, 1835-36).
В заключение особо следует сказать о нескольких единицах с дефисным приложением:
Гвидо-Рени, Бей-Булат, роду-племени, Москва-река, штаб-ротмистр.
Мы считаем окказиональной билексемой единицу Гвидо-Рени, образованную из имени и фамилии итальянского художника: несмотря на то, что это имя реального человека, известного художника, в дефисном написании оно встречается только в поэме
М.Ю. Лермонтова, как и несвойственное фамилии художника ударение (Рѐни) в отличие от итальянского (Ренѝ):
И кто бы смел изобразить в словах,
Что дышит жизнью в красках Гвидо-Рени?
(Сашка, ≈1835-1836).
В повести «Хаджи Абрек» упоминается имя еще одного реального лица, чеченского наездника Бей-Булата Таймазова, «кровника» кумыкского князя Салат-Гирея, чьего отца убил Бей-Булат,
а через десять лет Салат-Гирей отомстил обидчику. Шесть словосочетаний с этим именем в поэме «Хаджи Абрек» вроде бы не позволяют считать его окказиональным, хотя, с другой стороны, это имя полностью подчиняется правилам образования личных имен с дефисным написанием от титулов восточных князей (Бек, Бей) и употребляется только в одном произведении. Поэтому мы, с некоторой оговоркой, все же считаем Бей-Булат билексемой:
Кто знает князя Бей-Булата?
Кто возвратит мне дочь мою?..
Кто знает князя Бей-Булата?
Кто привезет мне дочь мою?..
И на краю крутого ската
Отметит саклю Бей-Булата …
Ты, вижу, беден; я богата.
Почти же саклю Бей-Булата …
И он — так было суждено —
Погиб от пули Бей-Булата …
В одном узнали Бей-Булата,
Никто другого не узнал
(Хаджи Абрек, 1833-1834).
С натяжкой можно включить в число билексем и выражение роду-племени:
А поведай мне, добрый молодец, ты какого роду-племени,
Каким именем прозываешься?
(Песня про … купца Калашникова, ≈1837).
В БАС (т. 12, М-Л, 1961), при наличии сочетаний без роду и племени (без роду, без племени;
без роду-племени) в знач. о ком-либо одиноком, неизвестного происхождения; и ни роду, ни племени в знач. ни родных, ни родственников, — отсутствует билексема (какого) роду-племени в знач. откуда происходит человек, к какому роду-племени принадлежит.
А билексемы не окказионального характера Днепр-река и Москва-река, широко употребительные в литературном языке дефисные написания с именем собственным в первой части и нарицательным — во второй, не могут служить в нашем случае объектом исследования:
Густой туман, как пелена
С посеребренною каймой,
Клубится над Днепром-рекой
(Боярин Орша, 1835-36);
Или с ног тебя сбил на кулачном бою,
На Москве-реке, сын купеческий? …
Как я сяду, поеду на лихом коне
За Москву-реку покататися …
И пошел он домой, призадумавшись,
К молодой хозяйке за Москву-реку …
Уж как завтра будет кулачный бой
На Москве-реке при самом царе …
Как сходилися, собиралися
Удалые бойцы московские
На Москву-реку, на кулачный бой …
Схоронили его за Москвой-рекой,
На чистом поле промеж трех дорог
(Песня про … купца Калашникова, ≈1835-36).
Не может быть объектом нашего исследования и дефисное наименование штаб-ротмистр, которое, являясь по форме билексемой, не окказионально; это военный термин для обозначения офицерского чина и офицера в таком чине в кавалерии и жандармерии дореволюционной русской армии, рангом ниже ротмистра, равного по званию штабс-капитану в пехоте и других войсках:
Он был мужчина в тридцать лет;
Штаб-ротмистр, строен, как корнет …
Таков-то был штаб-ротмистр Гарин …
Скорей, штаб-ротмистр! Ваш сюртук! ...
И в три часа, надев колет,
Летит штаб-ротмистр на обед …
С Авдотьей Николавной рядом
Сидел штаб-ротмистр удалой …
И вот — о, верх всех унижений! —
Штаб-ротмистр преклонил колени
(Тамбовская казначейша, 1837-38).
Из числа окказиональных билексем мы исключили и устаревшее заимствованное сложное существительное доппель-кюмель (сладкая анисовая водка с приправами — от нем. Doppel-kűmmel — двойная тминная водка):
То был Лафа, буян лихой,
С чьей молодецкой головой
Ни доппель-кюмель, ни мадера,
И даже шумное аи /
Ни разу сладить не могли
(Уланша, 1833-1834).
Итак, несмотря на то, что количество билексем-существительных окказионального характера в поэзии М.Ю. Лермонтова невелико, они вполне могут служить объектом лингвистического анализа.
Библиографический список
1. Лермонтов М.Ю. Собрание сочинений в шести томах, под ред. Н.Ф. Бельчикова, Б.П. Городецкого, Б.В. Томашевского, издание Института русской литературы (Пушкинский Дом) АН СССР. Тт.1-4. М-Л, 1954-1957.
2. Краснянский В.В. Лексемы, фразеологизмы и билексемы // Русский язык в школе. 2010, № 8, с. 75-79.
3. Намитокова Р.Ю. Авторские неологизмы: словообразовательный аспект. Ростов: Издательство Ростовского университета, 1986. – 160 с.
4. Николина Н.А. Функционирование дефисных комплексов в современной речи. // Вестник Нижегородского университета им. Н.И.Лобачевского, 2011, № 6 (2). Нижний Новгород: Издательство Нижегородского университета. с. 467-469.
5. Попова Т.В. Полифункциональность русского дефиса. // Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского, 2010, № 4 (2). Нижний Новгород: Издательство Нижегородского университета. с. 682- 686.
6. Хашимов Р.И. Билексема как особая единица языка // Вопросы филологии. 2008. № 4. С. 30–38.
7. Хашимов Р.И. О билексемах русского языка // Европейские языки: историография, теория, история: Межвузовский сб. научных работ. Вып. 6. Елец, 2007.
8. Хашимов Р.И. О лексикографическом представлении билексем (составных сложных слов) // Вестник Елецкого госуниверситета им. И.А. Бунина. Вып.14. Филологическая серия (3). Елец. ЕГУ, 2007, с. 119-131.
9. Частотный словарь языка М.Ю.Лермонтова // Лермонтовская энциклопедия, М., 1981, с. 717-762.
10. Шипулина Г.И. Об одном виде приложения в поэзии С.Есенина (аппозитивные словосочетания) // Русский язык и литература в Азербайджане, 2007, № 4, Баку, с 11-14; Шипулина Г.И. Билексемы-существительные в поэзии Сергея Есенина // Современное есениноведение. Научно-методический журнал Рязанского гос. университета им. С.А.Есенина. Рязань, 2013, № 25, с. 91-98.
11. Шипулина Г.И. Словарь языка Лермонтова. «Герой нашего времени». В 2-х томах. Т. 1. А-О, 765 с. Т. 2. П-Я. Приложение, 830 с. Баку, Мутарджим, 2016.
ШИПУЛИНА Г.И. Билексемы-существительные в поэзии М.Ю. Лермонтова [Электронный ресурс] / Метеор-Сити: научно-популярный журнал, 2017. N 2. Спец. выпуск по материалам заочной международной интернет-конференции «Проблемы филологических исследований» (8.02–8.03.2017, ЮУрГГПУ, г. Челябинск). С. 9–17. URL: