Билексемы-существительные

в поэзии М.Ю. Лермонтова

Фото: https://www.rutraveller.ru/place/10117

(с) Галина Ивановна Шипулина, 2017

кандидат филологических наук, профессор кафедры общего языкознания

Бакинского славянского университета, г. Баку, Азербайджан

​

Аннотация. В статье описаны билексемы-существительные, дефисное, окказионального характера, сочетание двух существительных, используемое для обозначения единого понятия, имени и пр. И представленное в одном художественном тексте; анализируются разные качества, признаки, обозначаемые однословным приложением в составе билексемы. 

​

Ключевые слова: билексема, билексема-существительное, приложение, дефисное приложение, окказионализмы,

семантика приложения.

В современной художественной и публицистической литературе часто встречаются дефисно оформленные окказионализмы, что не могло не привлечь к ним внимания лингвистов:

«в последние десятилетия дефис активно используется для создания окказиональных номинаций, в которых подчеркивается целостность, нераздельность номинируемой реалии и ее признаков» [5, с. 684]; «регулярное образование и интенсивное употребление дефисных комплексов различной структуры» признается «одним из активных процессов в современной русской письменной речи» [4, с. 467]. В свое время мы отмечали активность дефисной номинации в поэзии С.А. Есенина [10, с. 11–14; с. 91–98].

​

В связи с работой над «Поэтическим словарем языка М.Ю. Лермонтова» нам показалось интересным описать модель существительных с дефисным приложением в его поэзии [1].

Эта модель совершенно непродуктивна в его поэтическом языке, словник которого состоит из 9502 лексем (132 649 словоупотреблений) [9, с. 717–762], а общее количество билексем — 37 (42 словоупотребления).

​

Лексическая окказиональность, судя по «Словарю языка Лермонтова»

(всего 4 окказионализма в романе «Герой нашего времени» [11, с. 773–798], нетипична для языка Лермонтова). То же можно сказать об использовании билексем, хотя это одна из очень распространенных моделей в устном народном творчестве (травушка-муравушка, соловей-разбойник, Иван-царевич и сотни других). Установить причину такого явления, возможно, удастся в процессе работы над словарем поэтического языка М.Ю. Лермонтова. Пока же перед нами стоит гораздо более скромная задача: описать структуру 37 окказиональных билексем и установить семантику составляющих их компонентов.

​

Окказионализмы с дефисным приложением не имеют устоявшегося толкования; в литературе ими называют «речевые новообразования, впервые встреченные в художественном тексте и не отмеченные в словарях национального языка соответствующего периода, когда живет автор, живущие только в тексте и поэтому обладающие признаком новизны, независимо от момента их создания, но могущие перейти в факты языка при определенных условиях»

[3, с. 158].

​

В качестве рабочего определения билексемы при описании поэтического языка

М.Ю. Лермонтова мы принимаем следующее: билексемы — это дефисное сочетание двух существительных, которое используется для обозначения единого понятия, имени и пр., представлено в одном художественном тексте и отсутствует в других текстах и в словарях неологизмов и новых слов. Одно из существительных в билексеме является приложением — определением, выраженным существительным; одиночные приложения обычно пишутся с определяемым словом через дефис. 

​

Классификация интересующих нас единиц строится на разных принципах, в число которых мы не включаем частеречную принадлежность, поскольку оба компонента представляют собой существительные — собственные или нарицательные.

​

Не останавливаясь на истории вопроса о наименовании единиц подобного рода, мы принимаем термин «билексема», предложенный Р.И. Хашимовым, понимая под ним «особую номинативную единицу, которая обладает концептуальным содержанием, так как соединение в одну единицу пары слов, сохраняющих / преобразующих свою семантическую структуру, обусловливает синкретическое лексическое значение» [7, с. 45]. И еще: «…билексемы, в отличие от слов, не обладают воспроизводимостью, не существуют в сознании человека и не извлекаются в речи в готовом виде» [6, с. 32]. Здесь, правда, хотелось бы возразить: в конкретных случаях, в одном художественном произведении, билексема может быть воспроизведена. Как отмечает Р.И. Хашимов [8], количество подобных единиц может превышать весь зафиксированный лексикографическими изданиями словарный состав языка. Поэтому в толковых словарях они обычно не фиксируются. Однако обязательной для них, на наш взгляд, является фиксация в словарях языка писателя (к сожалению, ни в Словаре языка Пушкина, ни в частотном словаре языка М.Ю. Лермонтова они не отмечены).

​

В.В. Краснянский, анализируя билексемы-цветообозначения, также писал, что «в русской речи встречается огромное количество образований, которые возникают как словосложения, но не приобретают традиции в употреблении, не имеют воспроизводимости в речи.

Они практически не исследуются с точки зрения лингвистической и не отражаются в словарях (за исключением писательских словарей). Между тем, нарастание аналитических номинаций в русском языке побуждает лингвистику обратиться к этому малоизвестному массиву лексических соединений, которые и следует выделять как билексемы» [2, с. 79]. Все сказанное относительно билексем-цветообозначений вполне можно отнести и к окказиональным существительным-билексемам, разве только лишний раз подчеркнув необходимость их изучения.

​

Применительно к поэтическому языку М. Лермонтова термин билексема кажется нам предпочтительнее в связи с тем, что все анализируемые в данном сообщении единицы состоят из двух компонентов-существительных, имеющих целостное значение, и, повторимся, за небольшим исключением, они имеют открытый и окказиональный характер, не воспроизводятся, как обычные лексемы языка, а создаются в каждом отдельном конкретном случае заново. 

​

Все лермонтовские билексемы-существительные представляют свободное агглютинативное сочетание двух лексем; воспринимаются как цельные номинативные единицы благодаря семантической слитности при обозначении различных реалий или явлений действительности, а дефисное написание графически подчеркивает аналитический, агглютинативный характер билексемы и представляемой ею сложной реалии.

Встречаются случаи, когда в билексеме каждое существительное может быть одновременно и определяемым, и приложением (5):

Несется он к Франции милой,

Где славу оставил и трон,

Оставил наследника-сына

И старую гвардию он

(Воздушный корабль, 1840) — приложение наследник — сын, который должен наследовать отцу; приложение сын — ребенок, который является наследником;

Любя других, я лишь страдал

Любовью прежних дней;

Так память, демон-властелин,

Всё будит старину

(К Л., У ног других не забывал, 1831) — приложение демон определяет власть памяти, характеризует ее как злую, непреодолимую силу; приложение властелин — демон как нечто властвующее над памятью, разумом человека;

И в той ладье Вадим стоял

Между изгнанников-друзей,

Подобный призраку морей!

(Последний сын вольности, 1830–1831 — речь идет о Вадиме Храбром, полулегендарном предводители новгородцев, выступившем против варяжского князя Рюрика в 864 г.) — приложение изгнанники обозначает людей, вынужденных покинуть родину; приложение друзья — людей, связанных между собой узами дружбы;

Весна Пришла, но вольность не пришла.

Их заговоры, их слова варяг-властитель презирал

(Последний сын вольности, 1830-1831) — приложение варяг — иностранец, призванный на княжение; властитель — князь, призванный на княжение в Новгород;

Не отверну теперь очей,

Хоть ты б желал, изменник-лях,

Прочесть в них близкой смерти страх

(Боярин Орша, 1835–36) — приложение изменник определяет поляка, изменившего своему повелителю; приложение лях — национальность изменника.

​

Еще один своеобразный пример равноправных отношений встречаем между компонентами билексемы царевна-красота:

И вот приходит в башню ту,

Где скрыл царевну-красоту

(Боярин Орша, 1835–36).

Семантически эту билексему трудно охарактеризовать: существительное царевна не могло обозначать дочь героя, поскольку тот был боярином, а не царем; красота — отвлеченное понятие, использованное в устаревшем значении красавица; здесь два приложения при отсутствии определяемого слова. 

​

Интересно проанализировать билексемы, в которых приложение не уточняет определяемое существительное, а просто присоединяет другое существительное, которое каким-либо образом связано с первым: это своего рода тавтология, когда оба компонента билексемы обозначают синонимичные или близкие по значению слова, имеющие один денотат и вносящие в его значение некоторые семантические оттенки; выделение определяемого существительного и приложения здесь невозможно:

Сама бледная, простоволосая,

Косы русые расплетенные

Снегом-инеем пересыпаны

(Песня про … купца Калашникова, ≈1837) — снег — атмосферные осадки, выпадающие в виде белых звездообразных кристаллов или хлопьев, представляющих собой скопление таких кристаллов, иней — тонкий слой кристаллов льда, покрывающих поверхность предметов при их резком охлаждении. Здесь компоненты билексемы имеют прямое значение, и оно сохраняется в билексеме в целом; они не являются в русском языке синонимами, поскольку обозначают различные явления (снег – иней), но синкретическое значение «снежно-льдистое» складывается благодаря интегральным семам «род осадков, встречающихся в зимнее время года», входящим в семантическую структуру слов-компонентов.

Приложение в поэзии М. Лермонтова может занимать в билексеме препозитивную и постпозитивную позицию (семантическая характеристика их будет дана позже):

а) препозитивные приложения (12):

Но спят усачи-гренадеры —

В равнине, где Эльба шумит

(Воздушный корабль, 1840);

Уж проходят караваны

Через те скалы,

Где носились лишь туманы,

Да цари-орлы

(Спор, 1841);

Горе тебе, гроза-атаман,

Ты свой произнес приговор

(Атаман, 1831);

Над морем красавица-дева сидит;

И к другу ласкаяся, так говорит

(Баллада, Над морем красавица-дева сидит, 1829);

Ах, вы люди новгородские!

Между вас змея-раздор шипит.

Призовите князя чуждого,

Чтоб владел он краем родины

(Последний сын вольности, 1830-1831);

«Как? ты бледнеешь? слезы? слезы?

Об чем же плакать, ангел мой?» —

И Ангел-дева отвечает:

«Видал ли ты, как отражает

Ручей склонившийся цветок?»

(Ангел смерти, 1831);

Месяц плывет

И тих и спокоен;

А юноша-воин

На битву идет

(пример повторяется дважды — Измаил-Бей, 1832);

У Казбека с Шат-горою

Был великий спор

(Спор, 1841);

Надежда-царь!

Пусти меня

На родину — я день от дня

Все старее

(Боярин Орша, 1835-36);

И на его царевну-дочь

Смотрел лишь день да темна ночь

(Боярин Орша, 1835-36);

Ей было трудно сердцу приказать,

Как баловню-ребенку

(Сашка, ≈1835-1836);

​

б) постпозитивные приложения (16):

Ночевала тучка золотая

На груди утеса-великана

(Утес, 1841);

Летают сны-мучители

Над грешными людьми,

И ангелы-хранители

Беседуют с детьми

(Свиданье, 1841);

На ветвях зеленых качаются райские птицы;

Поют они песни про славу морской царь-девицы

(Листок, 1841);

Хвала тебе, приют лентяев /…/

Хвала и вам, студенты-братья

(приписывается Лермонтову, 1830; эти стихи, после его исключения из Московского университета, ходили в рукописи и были очень популярны);

Вокруг кого, сей яд сердечный,

Вились сужденья клеветы,

Как вкруг скалы остроконечной

Губитель-пламень, вьешься ты

(Гроза, 1830);

Когда меж храмов с гордой простотой,

Как царь, белеет башня-великан?

(Кто видел Кремль в час утра золотой…, 1831);

И эти ветви над могилой

Певца-страдальца освятит

(Дереву, 1830);

У изголовья совесть-скорпион

От вежд засохших гонит сладкий сон

(Джюлио, 1830);

Так римский говорит поэт-мудрец

(Джюлио, 1830);

Повелитель,

Герой по взорам и речам,

Летел к опасным он врагам,

Летел как ангел-истребитель

(Измаил-Бей, 1832);

Се Маккавей-водопийца кудрявые речи раскинул как сети,

Злой сердцелов! ожидает добычи, рекая в пустыне

(Се Маккавей-водопийца, 1837);

Мирзу не шпорит Разин смелый,

Князь-Нос, сопя, к седлу прилег

Никто рукою онемелой

Его не ловит за курок

(Уланша, 1833-1834);

Вослед игумену-отцу

Монахи сходят по крыльцу

(Боярин Орша, 1835-36);

Взгляни сюда, на эту грудь,

Она не в ранах, как твоя,

Но в ней живет тоска-змея!

(Боярин Орша, 1835-36);

Злого пса-ворчуна зубастого

На железную цепь привязывает

(Песня про … купца Калашникова, ≈1837);

То не был ангел-небожитель,

Ее божественный хранитель

(Демон, 1829-38).

​

​

Характерологические билексемы выступают: 

а) в сравнении:

Ей было трудно сердцу приказать,

Как баловню-ребенку

(Сашка, ≈1835-1836) — в сравнении сердце сравнивается одновременно с двумя компонентами билексемы: с ребенком, которому обычно многое позволяется, и с балованным ребенком, баловнем, поскольку ему отказать еще сложнее;

Вокруг кого, сей яд сердечный,

Вились сужденья клеветы,

Как вкруг скалы остроконечной

Губитель-пламень, вьешься ты

(Гроза, 1830, ПСС, т. 1) — сравнение, в котором билексема (приложение пламень определяет существительное губитель: огонь, возникший от молнии, может уничтожить все окружающее) сравнивает клеветнические суждения с этим губительным огнем;

б) в метафоре: бóльшую, чем сравнительные конструкции, степень слитности определяемого и определяющего компонентов выражают метафорические приложения, в которых слова конкретно-предметной семантики нередко определяются абстрактными существительными с отвлеченным значением:

Взгляни сюда, на эту грудь,

Она не в ранах, как твоя,

Но в ней живет тоска-змея!

(Боярин Орша, 1835-36) — приложение-метафора змея характеризует тоску как что-то сжимающее, давящее грудь;

У изголовья совесть-скорпион

От вежд засохших гонит сладкий сон 

(Джюлио, 1830) — приложение-метафора скорпион  характеризует нечистую совесть, жалящую, как скорпион;

Ах, вы люди новгородские!

Между вас змея-раздор шипит.

Призовите князя чуждого,

Чтоб владел он краем родины

(Последний сын вольности, 1830-1831) — приложение змея по звучанию-шипению передает раздор и распри, из-за чего новгородцы вынуждены пригласить на княжение варяга;

Надежда-царь!

Пусти меня

На родину — я день от дня

Все старее (Боярин Орша, 1835-1836) — приложение надежда характеризует царя, который сможет помочь любому, обратившемуся за помощью. Такие сочетания характерны для народно-поэтической речи и, не случайно, они представлены именно в поэмах

М.Ю. Лермонтова, несущих отпечаток этого стиля речи.

Существительные в билексеме могут относиться:

– к одному грамматическому роду:

То не был ангел-небожитель,

Ее божественный хранитель (Демон, 1829-38);

И на его царевну-дочь

Смотрел лишь день да темна ночь (Боярин Орша, 1835-36); 

​

– или к разным родам:

мужской – женский:

На ветвях зеленых качаются райские птицы;

Поют они песни про славу морской царь-девицы (Листок, 1841)

«Об чем же плакать, ангел мой?»

И Ангел-дева отвечает:

«Видал ли ты, как отражает

Ручей склонившийся цветок?» (Ангел смерти, 1831);

​

женский – мужской:

Горе тебе, гроза-атаман,

Ты свой произнес приговор (Атаман, 1831);

Когда меж храмов с гордой простотой,

Как царь, белеет башня-великан?

(Кто видел Кремль в час утра золотой, 1831);

У изголовья совесть-скорпион

От вежд засохших гонит сладкий сон (Джюлио, 1830);

«Ах, вы люди новгородские!

Между вас змея-раздор шипит.

Призовите князя чуждого,

Чтоб владел он краем родины», —

Так сказал и умер Гостомысл

(Последний сын вольности, 1830-1831);

​

Надежда-царь!

Пусти меня

На родину — я день от дня

Все старее

(Боярин Орша, 1835-36);

​

мужской – средний:

А поведай мне, добрый молодец,

Ты какого роду-племени,

Каким именем прозываешься?

(Песня про … купца Калашникова, ≈1837).

​

Сочетаемость в одной билексеме определяется естественным, а не грамматическим родом первого компонента: здесь согласование доказывает, что приложением является слово царь: На ветвях зеленых качаются райские птицы; Поют они песни про славу морской царь-девицы (Листок, 1841). Во всех остальных примерах сочетаемость никак не зависит от родовой принадлежности существительных. 

​

Обычно компонентами билексемы являются существительные, стоящие в одном и том же числе; в наших примерах в форме множественного числа употребляются существительные только мужского рода:

Но спят усачи-гренадеры —

В равнине, где Эльба шумит

(Воздушный корабль, 1840);

Уж проходят караваны

Через те скалы,

Где носились лишь туманы,

Да цари-орлы

(Спор, 1841);

Летают сны-мучители

Над грешными людьми,

И ангелы-хранители

Беседуют с детьми

(Свиданье, 1841).

​

Основная часть билексем состоит из двух самостоятельных существительных, сохраняющих параллельное склонение обоих компонентов:

Ночевала тучка золотая

На груди утеса-великана

(Утес, 1841);

Ей было трудно сердцу приказать,

Как баловню-ребенку

(Сашка, ≈1835-36);

Злого пса-ворчуна зубастого

На железную цепь привязывает

(Песня про … купца Калашникова, ≈1837);

Сама бледная, простоволосая,

Косы русые расплетенные

Снегом-инеем пересыпаны

(Песня про … купца Калашникова, ≈1837).

​

Если первый компонент не склоняется, билексеме свойственна большая цельнооформленность:

​

На ветвях зеленых качаются райские птицы;

Поют они песни про славу морской царь-девицы

(Листок, 1841).

​

Сюда же следует отнести окказиональное использование поэтом собственных несклоняемых имен:

​

И кто бы смел изобразить в словах,

Что дышит жизнью в красках Гвидо-Рени?

(Рениʹ Гвидо — итальянский живописец; Сашка, ≈1835-36);

У Казбека с Шат-горою

Был великий спор

(Спор, 1841). 

​

Использование в билексемах одних и тех же существительных встречается нечасто.

Они могут стоять: 

а) в препозиции:

ангел (одно из частотных слов в поэзии М. Лермонтова с частотностью 84 [Частотный словарь, с. 719]):

Повелитель,

Герой по взорам и речам,

Летел к опасным он врагам,

Летел как ангел-истребитель

(Измаил-Бей, 1832);

«Об чем же плакать, ангел мой?» — 

И Ангел-дева отвечает:

«Видал ли ты, как отражает

Ручей склонившийся цветок?»

(Ангел смерти, 1831);

То не был ангел-небожитель,

Ее божественный хранитель

(Демон, 1829-38);

царевна:

И на его царевну-дочь

Смотрел лишь день да темна ночь

(Боярин Орша, 1835-36);

И вот приходит в башню ту,

Где скрыл царевну-красоту

(Боярин Орша , 1835-36); 

​

б) в постпозиции:

​

великан:

Ночевала тучка золотая

На груди утеса-великана

(Утес, 1841);

Когда меж храмов с гордой простотой,

Как царь, белеет башня-великан?

(Кто видел Кремль в час утра золотой…, 1831); 

​

в) в разных билексемах одно существительное может стоять в пре- и постпозиции:

царь:

На ветвях зеленых качаются райские птицы;

Поют они песни про славу морской царь-девицы

(Листок, 1841);

Надежда-царь!

Пусти меня

На родину — я день от дня

Все старее

(Боярин Орша, 1835-1836);

змея:

Ах, вы люди новгородские!

Между вас змея-раздор шипит.

Призовите князя чуждого,

Чтоб владел он краем родины

(Последний сын вольности, 1830-1831);

Взгляни сюда, на эту грудь,

Она не в ранах, как твоя,

Но в ней живет тоска-змея!

(Боярин Орша, 1835-36).

​

Изменение порядка следования компонентов в поэме «Боярин Орша» отмечено нами в единственном случае, когда перестановка их привела автора к отказу от дефисного сочетания существительных, т.е. билексема представлена в одном предложении:

Вослед игумену-отцу Монахи сходят по крыльцу, а в двух предложениях: Пред ними шел слепой старик, Отец игумен и Отцу игумену шепнул Он что-то скоро (Боярин Орша , 1835-36) — бездефисное приложение.

​

С семантической точки зрения приложения в дефисных билексемах достаточно разнообразны; они определяют: 

​

а) род выполняемых обязанностей:

Весна Пришла, но вольность не пришла.

Их заговоры, их слова варяг-властитель презирал

(Последний сын вольности, 1830-1831);

Месяц плывет

И тих и спокоен;

А юноша-воин

На битву идет

(два примера — Измаил-Бей, 1832);

Се Маккавей-водопийца кудрявые речи раскинул как сети,

Злой сердцелов! ожидает добычи, рекая в пустыне

(Се Маккавей-водопийца, 1837); 

​

б) возраст:

Ей было трудно сердцу приказать,

Как баловню-ребенку

(Сашка, ≈1835-36);

Над морем красавица-дева сидит;

И к другу ласкаяся, так говорит

(Баллада, Над морем красавица-дева сидит, 1829);

​

в) родственные отношения (вне контекста):

Вослед игумену-отцу

Монахи сходят по крыльцу

(Боярин Орша, 1835-36);

И на его царевну-дочь

Смотрел лишь день да темна ночь

(Боярин Орша, 1835-36);

Несется он к Франции милой,

Где славу оставил и трон,

Оставил наследника-сына

И старую гвардию он

(Воздушный корабль, 1840);

​

г) отношения между людьми, связанными общими интересами:

Хвала тебе, приют лентяев /…/

Хвала и вам, студенты-братья

(приписывается Лермонтову, 1830); приложение братья связано с упоминаем студенческого братства как дружной, близкой по духу семьи;

​

д) выражаемые чувства, душевное состояние:

Мой гений веки пролетит

И эти ветви над могилой

Певца-страдальца освятит

(Дереву, 1830);

Летают сны-мучители

Над грешными людьми,

И ангелы-хранители

Беседуют с детьми (Свиданье, 1841);

​

е) национальный признак:

Не отверну теперь очей,

Хоть ты б желал, изменник-лях,

Прочесть в них близкой смерти страх

(Боярин Орша, 1835-36);

​

ё) местонахождение:

То не был ангел-небожитель,

Ее божественный хранитель

(Демон, 1829-38);

​

ж) характерологический признак:

приложения, выполняя характеризующую функцию, приобретают оценочное значение:

Уж проходят караваны

Через те скалы,

Где носились лишь туманы,

Да цари-орлы

(Спор, 1841);

​

Горе тебе, гроза-атаман,

Ты свой произнес приговор

(Атаман, 1831);

Не отверну теперь очей,

Хоть ты б желал, изменник-лях,

Прочесть в них близкой смерти страх

(Боярин Орша, 1835-36);

​

ж1) размер:

Ночевала тучка золотая

На груди утеса-великана

(Утес, 1841);

Когда меж храмов с гордой простотой,

Как царь, белеет башня-великан?

(Кто видел Кремль в час утра золотой…, 1831); 

​

ж2) манера поведения:

Злого пса-ворчуна зубастого

На железную цепь привязывает

(Песня про … купца Калашникова, ≈1837); 

​

ж3) внешний признак:

Но спят усачи-гренадеры — 

В равнине, где Эльба шумит

(Воздушный корабль, (1840);

Мирзу не шпорит Разин смелый,

Князь-Нос, сопя, к седлу прилег

Никто рукою онемелой

Его не ловит за курок

(у юнкера князя Шаховского был очень большой нос, который юнкера находили похожим на ружейный курок; Уланша, 1833–1834); 

​

ж4) ситуация, в которой оказывается лицо, обозначаемое определяемым существительным:

И в той ладье Вадим стоял

Между изгнанников-друзей,

Подобный призраку морей!

(Последний сын вольности, 1830-1831);

Не отверну теперь очей,

Хоть ты б желал, изменник-лях,

Прочесть в них близкой смерти страх

(Боярин Орша, 1835-36).

​

В заключение особо следует сказать о нескольких единицах с дефисным приложением:

Гвидо-Рени, Бей-Булат, роду-племени, Москва-река, штаб-ротмистр. 

Мы считаем окказиональной билексемой единицу Гвидо-Рени, образованную из имени и фамилии итальянского художника: несмотря на то, что это имя реального человека, известного художника, в дефисном написании оно встречается только в поэме

М.Ю. Лермонтова, как и несвойственное фамилии художника ударение (Рѐни) в отличие от итальянского (Ренѝ):

И кто бы смел изобразить в словах,

Что дышит жизнью в красках Гвидо-Рени?

(Сашка, ≈1835-1836).

​

В повести «Хаджи Абрек» упоминается имя еще одного реального лица, чеченского наездника Бей-Булата Таймазова, «кровника» кумыкского князя Салат-Гирея, чьего отца убил Бей-Булат,

а через десять лет Салат-Гирей отомстил обидчику. Шесть словосочетаний с этим именем в поэме «Хаджи Абрек» вроде бы не позволяют считать его окказиональным, хотя, с другой стороны, это имя полностью подчиняется правилам образования личных имен с дефисным написанием от титулов восточных князей (Бек, Бей) и употребляется только в одном произведении. Поэтому мы, с некоторой оговоркой, все же считаем Бей-Булат билексемой:

Кто знает князя Бей-Булата?

Кто возвратит мне дочь мою?..

Кто знает князя Бей-Булата?

Кто привезет мне дочь мою?..

И на краю крутого ската

Отметит саклю Бей-Булата …

Ты, вижу, беден; я богата.

Почти же саклю Бей-Булата …

И он — так было суждено —

Погиб от пули Бей-Булата …

В одном узнали Бей-Булата,

Никто другого не узнал

(Хаджи Абрек, 1833-1834). 

​

С натяжкой можно включить в число билексем и выражение роду-племени:

А поведай мне, добрый молодец, ты какого роду-племени,

Каким именем прозываешься?

(Песня про … купца Калашникова, ≈1837).

В БАС (т. 12, М-Л, 1961), при наличии сочетаний без роду и племени (без роду, без племени;

без роду-племени) в знач. о ком-либо одиноком, неизвестного происхождения; и ни роду, ни племени в знач. ни родных, ни родственников, — отсутствует билексема (какого) роду-племени в знач. откуда происходит человек, к какому роду-племени принадлежит.

А билексемы не окказионального характера Днепр-река и Москва-река, широко употребительные в литературном языке дефисные написания с именем собственным в первой части и нарицательным — во второй, не могут служить в нашем случае объектом исследования:

Густой туман, как пелена

С посеребренною каймой,

Клубится над Днепром-рекой

(Боярин Орша, 1835-36);

Или с ног тебя сбил на кулачном бою,

На Москве-реке, сын купеческий? …

Как я сяду, поеду на лихом коне

За Москву-реку покататися …

И пошел он домой, призадумавшись,

К молодой хозяйке за Москву-реку …

Уж как завтра будет кулачный бой

На Москве-реке при самом царе …

Как сходилися, собиралися

Удалые бойцы московские

На Москву-реку, на кулачный бой …

Схоронили его за Москвой-рекой,

На чистом поле промеж трех дорог

(Песня про … купца Калашникова, ≈1835-36).

​

Не может быть объектом нашего исследования и дефисное наименование штаб-ротмистр, которое, являясь по форме билексемой, не окказионально; это военный термин для обозначения офицерского чина и офицера в таком чине в кавалерии и жандармерии дореволюционной русской армии, рангом ниже ротмистра, равного по званию штабс-капитану в пехоте и других войсках:

Он был мужчина в тридцать лет;

Штаб-ротмистр, строен, как корнет …

Таков-то был штаб-ротмистр Гарин …

Скорей, штаб-ротмистр! Ваш сюртук! ...

И в три часа, надев колет,

Летит штаб-ротмистр на обед …

С Авдотьей Николавной рядом

Сидел штаб-ротмистр удалой …

И вот — о, верх всех унижений! —

Штаб-ротмистр преклонил колени

(Тамбовская казначейша, 1837-38).

​

Из числа окказиональных билексем мы исключили и устаревшее заимствованное сложное существительное доппель-кюмель (сладкая анисовая водка с приправами — от нем. Doppel-kűmmel — двойная тминная водка):

То был Лафа, буян лихой,

С чьей молодецкой головой

Ни доппель-кюмель, ни мадера,

И даже шумное аи /

Ни разу сладить не могли

(Уланша, 1833-1834).

Итак, несмотря на то, что количество билексем-существительных окказионального характера в поэзии М.Ю. Лермонтова невелико, они вполне могут служить объектом лингвистического анализа.

Библиографический список

1. Лермонтов М.Ю. Собрание сочинений в шести томах, под ред. Н.Ф. Бельчикова, Б.П. Городецкого, Б.В. Томашевского, издание Института русской литературы (Пушкинский Дом) АН СССР. Тт.1-4.  М-Л, 1954-1957. 

2. Краснянский В.В. Лексемы, фразеологизмы и билексемы // Русский язык в школе. 2010, № 8, с. 75-79.

3. Намитокова Р.Ю. Авторские неологизмы: словообразовательный аспект. Ростов: Издательство Ростовского университета, 1986. – 160 с.

4. Николина Н.А. Функционирование дефисных комплексов в современной речи. // Вестник Нижегородского университета им. Н.И.Лобачевского, 2011, № 6 (2). Нижний Новгород: Издательство Нижегородского университета. с. 467-469.

5. Попова Т.В. Полифункциональность русского дефиса. // Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского, 2010, № 4 (2). Нижний Новгород: Издательство Нижегородского университета.  с. 682- 686.

6. Хашимов Р.И. Билексема как особая единица языка // Вопросы филологии. 2008. № 4. С. 30–38. 

7. Хашимов Р.И. О билексемах русского языка // Европейские языки: историография, теория, история: Межвузовский сб. научных работ. Вып. 6. Елец, 2007.

8. Хашимов Р.И. О лексикографическом представлении билексем (составных сложных слов) // Вестник Елецкого госуниверситета им. И.А. Бунина. Вып.14. Филологическая серия (3). Елец. ЕГУ, 2007, с. 119-131.

9. Частотный словарь языка М.Ю.Лермонтова // Лермонтовская энциклопедия, М., 1981, с. 717-762.

10. Шипулина Г.И. Об одном виде приложения в поэзии С.Есенина (аппозитивные словосочетания) // Русский язык и литература в Азербайджане, 2007, № 4, Баку, с 11-14; Шипулина Г.И. Билексемы-существительные в поэзии Сергея Есенина // Современное есениноведение. Научно-методический журнал Рязанского гос. университета им. С.А.Есенина. Рязань, 2013, № 25, с. 91-98.

11. Шипулина Г.И. Словарь языка Лермонтова. «Герой нашего времени». В 2-х томах. Т. 1. А-О, 765 с. Т. 2. П-Я. Приложение, 830 с.  Баку, Мутарджим, 2016.

ШИПУЛИНА Г.И. Билексемы-существительные в поэзии М.Ю. Лермонтова [Электронный ресурс] / Метеор-Сити: научно-популярный журнал, 2017. N 2. Спец. выпуск по материалам заочной международной интернет-конференции «Проблемы филологических исследований» (8.02–8.03.2017, ЮУрГГПУ, г. Челябинск). С. 9–17. URL: http://www.meteor-city.top/bileksemy-lermontova.